— Кстати, еще раз спасибо вам за ваш подарок. Я смогу спокойно пожить, удалившись от дел, на ваши пятнадцать фунтов, — игриво произнес Принс.

Лаверн мрачновато улыбнулся:

— А как вы поняли, что это я?

— Потому что вы — единственный из всех присутствующих, кто считает меня мошенником.

Лаверн пожал плечами, но сказать ничего не успел — Принс не дал ему высказаться.

— Пожалуйста. Мне все равно. Забудем об этом. Ваш «подарок» был точно рассчитанным оскорблением. Мы оба прекрасно знаем это. Эдисон рассказала мне, что вы дали ей деньги на Рождество, когда она отчаянно в них нуждалась. Этого достаточно, чтобы я считал вас достойным моего гостеприимства. У меня есть коньяк пятидесятилетней выдержки. Выпьете со мной?

Лаверн принял предложение Принса и присел на комковатую с вида софу. Эдисон вытащила на середину комнаты огромную подушку-пуф и с независимым видом уселась на нее. Затем, задрав вверх джемпер и покопавшись в нагрудном кармане, вытащила оттуда небольшую жестянку с табаком, пачечку бумаги для самокруток и еще какой-то крошечный шарик, обернутый в серебристую фольгу. Лаверна посетило неприятное чувство, что сейчас он станет свидетелем некоего правонарушения.

Тем временем Принс подошел к шкафчику-бару в углу комнаты, плотно уставленному бутылками. Стоя спиной к Лаверну, он плеснул из бутылки в два бокала, стараясь разлить благородный напиток строго поровну. Вернувшись на место, он передал один из бокалов Лаверну, который тем временем разглядывал огромную, написанную маслом картину над камином. На ней был изображен увешенный кроликами браконьер, в которого вцепились два огромных слюнявых мастиффа.

Принс перехватил взгляд своего гостя.

— Семейная реликвия, — пояснил он. — Что вы о ней думаете?

— Безвкусная до чрезвычайности, — признался Лаверн.

— Справедливое замечание. Однако, видите ли, эта картина прекрасно иллюстрирует главный закон природы. Она напоминает нам о том, что слабый всегда будет навлекать на себя несчастья, если станет вторгаться во владения сильного. Этот урок стоит того, чтобы его запомнить, мой друг.

Лаверн оставил сентенцию Принса без ответа.

Не отрывая взгляда от своих курительных аксессуаров, Эдисон неожиданно произнесла:

— Зиг хайль!

Принс с явной симпатией сделал в сторону девушки шутливый жест — как будто собрался дать ей пинка под зад. Затем, салютуя Лаверну бокалом, произнес:

— Как бы то ни было, ваше здоровье, мистер Арнольд! Да отыщется то, что вы ищете!

За это и выпили.

— А теперь пойдемте, — произнес Принс. — Вы еще не видели моей часовни.

— У вас своя собственная часовня?

— А как же, конечно, — рассмеялся в ответ Принс. — Нравится мне этот парень. Да, вы большой забавник.

Они вошли в соседнюю дверь и оказались в прекрасном зале. Суровую каменную кладку стен оживлял огромный овальный витраж. Перед алтарем горел ряд зажженных свечей. На постаменте за ними красовался бронзовый барельеф, изображавший рыцаря с мечом в левой руке и золотым крестом в правой. Лицо рыцаря в открытом забрале было спокойным и приветливым, но глаза его закрывала повязка.

— Это мой предок Томас Норт. Восемь столетий назад он сражался в крестовых походах за Святую Землю. Я, конечно, лично с ним не знаком, но почему-то часто по нему скучаю. Мне очень хотелось бы оказаться на его месте. Вам это не кажется сентиментальной глупостью?

— Нет. Не совсем. А почему у него завязаны глаза?

— Это — символ души, пребывающей в изгнании. При жизни сэра Томаса боялись. Впрочем, боялись его и после смерти. Добрые жители Йорка считали, что он знается с дьяволом. Когда он умер, его скрутили, обвязали цепями и похоронили, свернув в узел. Похоронили в открытом поле за пределами города. Такое вот впечатление он производил на современников. Уже позднее один из его потомков потратил внушительную сумму на взятки, добиваясь разрешения перенести прах в усыпальницу Йоркского Минстера, где сэр Томас и покоится по сей день. Он лежит там уже так давно, что на могиле не осталось даже имени. Ее завалили каким-то чертовым камнем, когда выкладывали пол. Меня ужасно раздражает, что с теми, кто уже давно мертв, со временем начинают обращаться так, будто они никогда и не жили. В конце концов похоронят даже саму память о них.

Лаверн сделал глоток из своего бокала и почувствовал, как по желудку словно разлился жидкий огонь.

— Но ведь так устроен мир, вы же сами знаете.

— Я сейчас затеял судебное дело. Пытаюсь добиться разрешения на то, чтобы прах Томаса Норта был перенесен сюда. Хочу вернуть его домой, Вернон. Уверен, что мертвые должны находиться рядом со своими потомками.

За спиной у собеседников раздался звук чьих-то торопливых шагов. Это оказалась Эдисон. Она пробежала вперед к алтарю. В руке у нее был мундштук с зажженным «косяком». Девушка бормотала себе под нос что-то невнятное.

Принс недовольно сморщил нос.

— Эдисон, разве я не просил тебя больше не курить здесь эту дурь?

Сделав глубокую затяжку, Эдисон протянула мундштук Лаверну.

Суперинтендант вежливо отказался.

— Он уже показал вам это? — спросила Эдисон, указывая на овальное окно. — Я от него просто тащусь.

— Вообще-то она довольно разумная особа, — заметил Принс. — Правда, этого не скажешь, послушав, что она говорит.

Схватив со стола подсвечник с зажженными свечами, Эдисон торжественно поднесла его к оконному стеклу.

— Сейчас слишком темно и поэтому не увидеть, как, если посветить, оно меняет цвета. Но все равно вы разве не заметили, что при этом происходит? Давайте-ка посмотрим…

Лаверн проследил за тем, куда указывала девушка. На каждом из фрагментов витража было изображено по демону. Всего их насчитывалось тридцать один. В жутком хороводе они отплясывали вокруг центральной части окна, где в огненном море в вечных муках корчились грешники.

— Это тоже ваши предки? — не удержавшись, спросил Лаверн.

— Окно старинное. Оно сохранилось еще с тех пор, как начали возводить само аббатство, — невозмутимо откликнулся Принс. — Пятнадцатый век. Бесценное произведение искусства.

— Оно обращено на север, — бесхитростно добавила Эдисон; наркотик сделал ее чрезвычайно разговорчивой. — А оттуда все зло. Ужас какой, согласны? В давние времена люди верили в то, что если злые духи хотят забраться в ваш дом, то они обязательно проникнут с северной стороны. Вы слышали об этом?

Суперинтендант воззрился на хозяина Норт-Эбби. Тот ответил ему холодным, пристальным взглядом.

— Нет, — сказал Лаверн. — Я никогда не слышал об этом.

Глава 9

В четыре часа утра в служебном лифте Йоркской больницы встретились двое санитаров. Каждый толкал перед собой тяжелую тележку-каталку.

— Ну как там поживают наши жертвы летального исхода? — пошутил Джек, нажимая кнопку подвального помещения.

— Они с честью выполнили свой житейский долг, — в тон ему ответил коллега.

Оба рассмеялись. Это была одна из избитых больничных острот, помогавших скрасить тоскливое однообразие ночных дежурств. Джек и Марк работали санитарами. Джеку оставался до пенсии всего один год, Марку было двадцать с небольшим, и он рассчитывал со временем подыскать себе занятие поденежнее. Он не делал секрета из своих намерений бросить опостылевшую работу. Знал об этом и его старший товарищ, обучивший Марка тонкостям больничного ремесла. Джек всячески поощрял жизненные искания своего младшего коллеги. "Это для дураков, — любил повторять он. — Нечего здесь засиживаться. Пока ты молод, парень, ищи свое место в жизни".

Словно в продолжение этой мысли Марк полез во внутренний карман просторного комбинезона и вытащил видеокассету.

— Это вам, папаша.

Старший товарищ принял ее с нескрываемым удовольствием. На футляре кассеты значилось название "Черные бандиты".

— Надеюсь, получше той, последней, которую ты мне одолжил, — сказал Джек.

— Дал взаймы, — поправил его Марк. — Не одолжил. Дал взаймы. Правильно употребляй слова.